Говорят, Сергея Довлатова как-то видели на улице Ленинграда в халате и в тапочках, и простых людей возмущало такое поведение. Это такая стратегия независимого художника?

Да нет, я так не думаю. Конечно, у Искандера в «Созвездии Козлотура» содержатся блестящие воспоминания о его журналисткой практике, а у Довлатова в «Компромиссе» довольно много вещей, которые каждый, вероятно, в своей журналисткой практике проходил. Скажем, организация материала вместо того, чтобы написать о том, что есть. Это попытка сорганизовать, как родился этот мальчик юбилейный, и ему имя придумали. Это всё было.

Но я думаю, что любят не за это. Я думаю, что журналист… Мне во всяком случае в силу журналистской моей профессии, которую я не особенно люблю, но которая меня кормила и кормит, и я ничего в этом катастрофического не вижу… Я думаю, что у писателя может быть две профессии, не…

Понимаете, я понимаю, что Буковски – трогательный автор. И фраза «dirty old man love too» – это фраза, под которой любой подпишется после 30 лет. Но я никогда Буковски не любил. Он мне симпатичен как персонаж, но несимпатичен как автор. Его сравнивают с Довлатовым: мне кажется, что это все какая-то литература, не дотягивающая до великих эмоций. Где у Фицджеральда или Хемингуэя гибель всерьез, там у Буковски обаятельный алкоголизм. И мне многого не хватает в его прозе. При всем обаянии его таланта он писатель не того ранга, что и великие проклятые монстры литературы 30-50-х годов.  Не Фолкнер, прямо скажем, хотя Фолкнер пил не меньше. Просто алкоголизм Фолкнера приводил его к мрачным…

Никто абсолютно, потому что российское искусство и российский социум не предполагает такой ниши. Вуди Аллен — универсально одаренный человек, музыкант, спортсмен, сценарист, скетчист, прекрасный режиссер, постановщик, например, такой прекрасной картины, как «Матч-пойнт». Я как раз люблю больше его жанровые экзерсисы, нежели его «Манхэттен» и вообще весь цикл про невротика нью-йоркского. Но есть у него шедевры настоящие, и я к нему отношусь с глубочайшим уважением, хотя читать его мне довольно скучно.

Русский юмор более трагичен, более экзистенциален. Как раз, может быть, в Довлатове есть что-то вудиалленское, но как раз то, что и в Вуди Аллене мне не очень нравится. Вот Венедикт…

Потому что у Аствацатурова более близкий мне, более симпатичный лирический герой. Во-первых, он критичен по отношению к себе, он чаще и охотнее смеется над собой. Потому что герой Довлатова относится к себе с какой-то похмельной нежностью, и с раздражением, и с ненавистью иногда, но до настоящей ненависти он не поднимается, конечно. Герой Аствацатурова несколько более похож на Веничку Ерофеева — лирического героя русского прозы, который всегда вызывает у меня умиление и благодарность. Кроме того, Аствацатуров и культурно, и поколенчески мне гораздо ближе. Главное, что Аствацатуров никогда не рассказывает чужие байки. Все, что с ним происходит, описано с должной мерой объективности. И…

Тут очень пристрастные формулировки, и что ни слово, то мимо. Ну какое было восхваление США у Довлатова? Прежде чем уехать (а он вообще не предполагал, что уедет), у него были попытки напечататься, и он сам их называл «компромиссом». Многое из того, что он написал здесь, никакого отношения к восхвалению США не имело. Это было вообще написано на русском материале (например, как его книга «Зона» — я думаю, что всё-таки лучшее из им написанного), или это были заметки о работе в таллиннской газете, или записные книжки, где он пересказывал бородатые анекдоты или остроты своих друзей. Потом он уехал.

Я не могу сказать, что Довлатов стал за границей писать хуже. Он стал писать хуже в последние годы,…

Что касается Довлатова, то зачем там вообще искать какую-либо интеллектуальность? Это совершенно другой жанр, это жанр беллетристики. Как беллетристика это вполне соответствует своему предназначению. Бродский, наоборот, довольно интеллектуальный поэт, но мне кажется, что у него (впрочем, вполне сознательно) очень много общих мест, потому что на фоне этих общих мест тем ярче сверкают прозрения, такие, например, как «Смерть — это то, что бывает с другими», или некоторые замечательные определения, замечательные афоризмы из «Представления».

Мне кажется, что Бродский и вообще поэзия сильна не интеллектуализмом. Поэзия, прости господи, должна быть глуповата, как говорил Пушкин.…

Вот что касается фэнтези. Понимаете, какую-то великую роль этого жанра, не столь мною любимого, я осознал в середине 90-х, когда наш собеседниковский Руслан Козлов дал почитать свой роман «Остров Буян». Я от кого угодно мог ожидать такой роман, но Козлов – известный политический журналист, он редактировал «Смену» ленинградскую, он автор первой публикации о «Митьках», он и открыл их как течение. Он был автором первого ответа Нине Андреевой на «Не могу поступиться принципами». Когда все замерли, думая, что это произошел поворот в правительстве, а вот Козлов взял и написал очень резкую и язвительную статью «Не могу молчать».

Я знал его как очень сильного публициста. Он замечательно писал,…

Я высоко, положительно оцениваю эту пьесу. Я читал мнения многих фанатов. В «Новой газете» в понедельник у меня выйдет большой разбор этого произведения, я постарался без спойлеров. Мне там два момента особенно понравились. Понравилось, что главная злодейка — всё-таки женщина. Этого со времён Миледи не было. Не сочтите это за спойлер, это для меня важно. Ну и потом, какие спойлеры? Всё это давно напечатано в Сети.

Что касается второго важного для меня открытия. Там потрясающе дана тема родительского бессилия, когда ты понимаешь, что ты хочешь мальчика своего или девочку защитить от боли, а Дамблдор с портрета отвечает: «Боль должна прийти. И она придёт». И тогда почти буквально…

Ребята, я не вижу принципиальной разницы. Я с детьми говорю так, как со взрослыми. Вот как раз сегодня студенты – и меня это очень тронуло – пришли на встречу с русским лектором, и один мне прямо сказал: «Я впервые после ваших семинаров почувствовал ужас ответственности, взрослый ужас жизни». Я этого совсем не хотел, но в каком-то смысле, наверное, и хотел.

Я не вижу разницы между студентом и профессором, а может быть, студент еще и лучше. Я не льщу молодым, не пытаюсь к ним подольститься. Слава богу, у нас неплохие отношения. Я не вижу принципиальной разницы между взрослыми и детьми. Я со своим сыном Андреем всегда говорил как со взрослым. Может быть, иногда слишком жестко. И с Шервудом та же…

Во-первых, они хорошо написаны, быстрое действие... Во-вторых... Это хороший вопрос, я сам не знаю, я даже Харлану Кобену не мог объяснить, чем меня цепляют его романы, он тоже очень удивился. Меня цепляет то, что стартовая ситуация большинства его романов (сейчас вышел новый, который называется «Дураков нет») – это или внезапное исчезновение персонажа, или его внезапное появление. Ребенок внезапно появляется на стоянке парковки, а где он был, куда его родители делись, – не понятно.

Меня вообще цепляют истории с тайнами, но, если говорить серьезно, одна из самых больших тайн, это как цветение в разные сроки, такой приспособлительный механизм растения... Люди исчезают из поля зрения…