Очень странное сопоставление. Их ничто не связывает за исключением того, что оба грузины, и оба — дай бог им здоровья — последние представители своего поколения, которые присутствуют рядом с нами и от их присутствия легче становится дышать. Марлену Хуциеву 93 года, Георгию Данелия, насколько я помню, 88 лет. Они — последние представители оттепели, и они внесли в эту оттепель решающий вклад. Без фильмов Данелии (в особенности «Тридцать три», полузакрытого) и без «Заставы Ильича» Хуциева, без «Не горюй!» и без «Был месяц май!» не было бы ни кинематографа ни 60-х, ни 70-х. Они были формотворцы. Грузинское кино — это вообще такая особая школа европейского кино, связанная с тонкой, особо точной формой, shape таким. Я думаю, что ничего более прекрасного, чем грузинский кинематограф 70-х годов в самых разнообразных его проявлениях…
В это время советское кино не знало именно прекрасного в чистом эстетическом смысле — как кино Иоселиани с врожденным чувством формы, такта и меры. Вот это есть и в кино Данелия на грузинском материале, это есть и в кино Хуциева, великолепного формотворца. Вот я когда смотрел куски из «Невечерней» с Марголитом. Марголит сказал поразительную вещь: «Вы чувствуете, что ни один кадр ни на долю секунды не длится больше, чем надо?» Да, я это почувствовал. Действительно, волшебное кино, в нем есть музыкальность какая-то. Грузинское чувство формы есть, мне кажется, и у Резо Гигинеишвили, именно потому, что там ни разу ни один прием не кричит: «Я прием!». Все на месте, и именно поэтому все при нем.
Данелия всегда обижается на кличку «комедиограф», на этот ярлык. И он не комедиограф, конечно, и Хуциев не шестидесятник в строгом смысле,— они шире любых рамок, и это очень русское явление — из любых рамок выпадать. Что касается их лучших картин, то у Хуциева мне больше нравится «Июльский дождь» и «Застава…», конечно, это шедевр. Последняя картина (то, что я видел из нее) — он продолжает над ней работать, там домонтирует что-то, хотя она вся снят — «Невечерняя» про Толстого и Чехова,— это совершенно грандиозное кино. Ну и «Infinitas», там латинский титр в названии, «Бесконечность» — это, конечно, выдающаяся картина, хотя вот здесь мне кажется она несколько перетяжеленна, но все равно, первые 40 минут — это лучшее, что было в постсоветском кино, как мне кажется. Все хорошо у Хуциева. «Два Федора» — какая замечательная картина, а «Весна на Заречной улице» — что, плоха, что ли? А «Послесловие»? Да нет, Хуциев это вообще очень могучий художник. И потрясающе свежи по ветру, по мысли его очерки в «Русском пионере». Вот он сейчас их пишет, в 93 года — шедевр.
Что касается Данелии, то, как и он сам, я больше всего люблю «Слезы капали» и «Кин-дза-дза» — две самых серьезных картины. Но нельзя не любить, конечно, «Осенний марафон», «Не горюй!». Кстати, и «Совсем пропащий» — у Данелия же сплошняком шли шедевры. Я у него не помню слабой картины. Когда он почувствовал, что он не равен себе, он перестал снимать. А так даже «Фортуна», которую он, в общем, недооценивает,— это блистательная картина. А уж если бы вы знали, как я люблю совершенно гениальную картину «Орел и решка». Я случайно же на нее попал, я не видел, когда она вышла, а тут её показывали по телику. У меня тогда ещё был телик. И я включил и думаю: «Господи, как же это хорошо, кто же это снял, такое кино?» А это Данелия? А, ну тогда все понятно. Это просто шедевр.