Что вы думаете о присяге для вступающих в российское гражданство?

Ну, что мы будем наезжать на «Дядю Стёпу»? «Дядя Стёпа» — не самое удачное сочинение Михалкова. Там же целая тетралогия. Хотя первая часть ещё ничего: «Шёл с работы дядя Степа — видно было за версту». Прелестная вещь! Но лучшие стихи Михалкова написаны в промежутке, условно говоря, с 33-го по 39-й год. Правда, Андрей Сергеевич Кончаловский справедливо считает, что лучшие детские стихи — это 60-е годы, когда он говорит: «Он начал для нас писать, когда мы были уже взрослые» (в смысле — для своих детей).

Но мне кажется, что лучшее стихотворение Михалкова, например, и я его горячо рекомендую детям — это «Светлана», которая называлась сначала «Колыбельная Светлане», и поэтому…

Знаете, эту истину навязывают люди, которые желают как-то оправдать свое одиночество, которые из него делают вывод о своей безграничной внутренней свободе. Я не поддерживаю эту цитату («Известна истина простая: свободен — значит, одинок»). Я наоборот считаю, что одиночество — это, скорее, порок или, если угодно, негативное следствие чудовищного характера. Иногда это крест, иногда это удел человека, опережающего свое время, но никакого отношения к внутренней свободе это не имеет. Наоборот, большинство свободных людей, которых я знал, отличались удивительной коммуникабельностью, удивительной органикой поведения в среде.

Кстати говоря, фильм «Раба любви» совершенно не об…

Нет, он, конечно, не ценнее, потому что «нельзя воспитывать щенков посредством драки и пинков»,— сказал Сергей Михалков, но я все-таки думаю, что благотворность умных эпох не следует недооценивать. В свое время Томас Манн в любимом моем произведении «Роман одного романа», я сейчас ссылаюсь на эту цитату, говорит, что времена абсолютного зла, как например, фашизм, нравственно благотворны, они позволяют определиться. Вот больные времена определиться не позволяют, но когда перед тобой бесспорное, абсолютное зло, на фоне которого даже Сталин добро — помните, говорил Черчилль, что «против такого ада, как Гитлер, я буду на стороне Сталина; более того, если против Гитлера будет…

Мне и несовременное его творчество никогда не казалось венцом творения. У него есть удачные фильмы, например, прелестная комедия «Сибирский цирюльник», из которой сцена пробега каторжников, думаю, одна из сильнейших сцена в мировом даже кино, потому что там о России и об истории сказано что-то очень важное, когда они бегут, как бы образуя фундамент строящегося храма. Но в принципе, талантливый эпизод, талантливый диалог есть почти в каждом фильме Михалкова, но я никогда не понимал, что люди находят в «Рабе любви» и уж совсем не понимаю, как можно сходить с ума по «Неоконченной пьесе для механического пианино», когда был фильм действительно великого формотворца Абрама Роома «Преждевременный…

Честно говоря, я не думаю, что тогдашние советские режиссеры, особенно выпускники ВГИКа (это, судя по всему, еще ВГИКовская работа), получали какое-то специальное разрешение у агента. Я не думаю, что Рустам Хамдамов, экранизируя «В горах мое сердце» (Сарояна, если я ничего не путаю), тоже получал какое-то разрешение. Для того чтобы снять дипломную картину, совершенно необязательно было связываться с агентами, поскольку картина не предполагала проката. Я, кстати, не видел этот фильм Никиты Михалкова и ничего не слышал о нем. Я знаю, что его режиссерским дебютом в среднем метре был «Спокойный день в конце войны», а вот первой самой этой короткометражки я не видал, было бы любопытно.

Он смеется над Абрамом Роомом. Если вы посмотрите его замечательный, на мой вкус, фильм «Преждевременный человек», наверное, лучшую картину Роома после «Третьей Мещанской»… Потому что «Строгий юноша» мне совсем не нравится, «Гранатовый браслет» — тоже. А вот «Преждевременный человек» — это фильм новаторский. Многие его приемы и даже отдельные реплики позаимствованы Михалковым. Но как правильно сказал Игорь Иртеньев: «Над чем смеемся мы, над тем шестидесятники плакали». Вот фильм Михалкова — это не более чем постмодернистский экзерсис на тему очень серьезной экранизации Роммом горьковской незаконченной (тоже незаконченной) пьесы «Яков Богомолов». Вот и все. Вы увидите там абсолютно…

Видите, когда вы сравниваете женщину — вот эту Ларису Огудалову — с Россией, я не совсем с этим согласен. Как раз мне кажется, величие рязановского фильма в том, что там Лариса и Паратов стоят друг друга. Я помню, что главная вольность автора, Рязанова, и главная претензия к нему заключалась в том, что Лариса остаётся ночевать с Паратовым, что даже для самой вольной девушки того времени было совершенно неприемлемо.

Но то, что Лариса отдалась Паратову — в русской истории это таки произошло. Появился Паратов, появился этот социальный тип, заявленный ещё в «Вокзале для двоих». Его приход видел Рязанов, поэтому заставил дважды Никиту Михалкова сыграть эту роль. И боюсь, что маска отчасти…

Понимаете, во второй части этого продолжения — в «Цитадели» — было два эпизода, в которых мне почудился прежний Михалков. Вот если бы он снял одну картину, в которой были бы эти два эпизода, а именно возвращение Котова, его сон в этой бане, его разговор с Ильиным, а потом вот эта сцена, когда солдаты толкают машины и засыпают в процессе, и потом камера панорамирует на небо,— это прежний Михалков, это два великих эпизода. Всё остальное, конечно, никакой критики не выдерживает. Вот если бы только эти два эпизода остались — возвращение Котова и его понимание, что он не нужен больше, что он вернулся, а продолжения жизни для него нет,— это было бы грандиозно.

Михалков разучился вовремя…

Да не ждала, они и так ее уничтожали. И я не думаю, чтобы задумана была ловушка, чтобы заманить ее сюда. Разумеется, было очевидно, что Эфрона после убийства Рейса они заберут. Вопрос о степени его участия там — был ли он только шофером, убивал ли,— это дискутируется. Но то, что для Эфрона не было пути, кроме бегства в Россию, это очевидно. А для Цветаевой бегство было совершенно не императивным. Она могла остаться там с Муром, но она же написала: «Вот и пойду, как собака». Она же писала ему в письме: «Я буду за вами ходить, как собака». И двадцать лет спустя написала в той же тетради: «Вот и пойду, как собака».

Я не знаю, осталась ли Цветаева в живых, если бы они остались с…

Не верю в это. Я помню замечательную фразу Валерия Попова о том, что когда ты идешь среди ленинградской классической архитектуры, ты понимаешь свое место, ты знаешь его. Справедливо. Но знаю я и то, что никакая архитектура, к сожалению, не способна создать для человека культурную, воспитывающую его среду. В Европе все с архитектурой очень неплохо обстояло: и в Кельне, и в Мюнхене, и никого это не остановило. И в Австро-Венгрии, в Вене, неплохо все обстояло. И все это уничтожено. И Дрезден, пока его не разбомбили, был вполне себе красивый город. Я не думаю, что городская среда формирует. Формирует контекст, в котором ты живешь.

Другое дело, что, действительно, прямые улицы Петербурга как-то…