Вот это, кстати, могло бы быть темой довольно интересной лекции, потому что скандинавский детектив в целом, и сам по себе Ларссон — я не могу сказать, что это феномен бог знает какого качества. И шведские авторы есть более талантливые. Ларссон привлек внимание двумя вещами. Во-первых, ранней и трагической смертью — как человек в начале настоящей славы, когда он только-только становится самым популярным автором Европы, гибнет по такой идиотской причине — от разрыва сердца из-за того, что при больном сердце ему приходиться пешком взобраться на шестой этаж, а он старый больной сердечник. Но Ларссон, конечно, выдающийся рассказчик вот по какой причине. Вот это интересный довольно парадокс.
Мне приходилось применительно к Роулинг говорить об одном из её открытий — о крестражах. Агент добра должен быть в какой-то степени носителем зла, он должен быть немножко к нему близок, потому что иначе он не поймет. Ну точно так же, как Гарри Поттер должен быть немного Змееустом, чтобы соответствовать Волан-де-Морту и понимать его тайные мысли, позволять ему проникать в себя,— они должны быть связаны роковой связью. Вот это тайная мысль о том, что для борьбы со злом надо быть немного крестражем этого зла или, во всяком случае, быть немножечко им зараженным,— это продукт XX столетия. Первым об этом заговорил самый проницательный писатель Честертон. Помните, в «Признаниях отца Брауна» (если я ничего не путаю) отец Браун сказал: «А как я раскрыл все эти преступления? Да я просто их совершил сам». Его спрашивают: «А как же?» Он говорит: «Да я же в душе должен был проделать этот путь зла».
Отец Браун, по мысли Честертона,— немножечко такой борец с инфекцией, который прививает её себе. Он немного врач, который обязан находиться на передовом рубеже борьбы с болезнью. Его это касается самым непосредственным образом. И, конечно, это зло начинает на него отбрасывать некоторый мрачный отблеск. Таким образом, герои Ларссона, отчасти Блумквист, отчасти безумная эта девушка-хакерша,— фрики. Она, конечно, в наибольшей степени, с её фотографической памятью, с её асоциальным поведением, с её патологической мстительностью, жестокостью, отвагой. И там, кстати говоря, главная трагедия ведь в том, что (во всяком случае, у Финчера в фильме именно так и получается) он её немножко очеловечил, он её приручил. А потом выбрал простую, обычную женщину, и все между ними кончилось. И она курточку, что ли, ему купила, принесла. Представляете, она, вот эта жуткая девушка, которая совершенно неспособна, казалось бы, к эмпатии; которая разговаривает со всеми так агрессивно,— она ему купила курточку. Она идет ему с этой курточкой, а он с другой женщиной. Во всяком случае, в фильме меня это здорово потрясло. Правда, фильм кажется мне ужасно скучным, потому что, как сказано в «Последнем герое боевика»: «Ты делаешь главную ошибку отрицательных героев — слишком долго разговариваешь перед последним выстрелом». Но и сюжетно она не ахти какая интересная, эта вещь. Но вот сама идея, что сыщик должен быть немного извращенцем, немного преступником, немного социальным аутистом, чтобы иметь со злом контакт, чтобы лучше его понимать,— это идея высокая, она мне кажется такой… Не скажу, что моральной, нет. Скорее наоборот, это идея, показывающая всю глубину нашего распада.
Но это важное открытие XX века. Для того чтобы быть борцом с Волан-де-Мортом, ты должен быть крестражем Волан-де-Морта. Для того чтобы понимать зло, сыщик должен быть немного преступником. К этому приходила Агата Кристи, потому что в «Занавесе» Эркюль Пуаро становится все-таки убийцей, а в «Убийстве в Восточном экспрессе» покрывает убийц, сам принимая моральное решение. Но вот, скажем, Шерлок Холмс, которого сначала Ватсон принимает за преступника, наоборот, высокоморальный, до пресности моральный человек. Он абсолютно бескорыстен, он идеально честен, он абсолютно логически последователен. Он немножечко безумен, но он безумен потому, что не знает, Земля вращается вокруг солнца, или наоборот. Но ему это для работы не нужно. Вот Холмс — это такой моральный образец, образец моральной чистоты. Чистый сыщик — это образец XIX столетия. А сыщик XX столетия злом немножко замаран, заражен, зло растворено в его крови, иначе они с ним не будут так понимать друг друга.
