Войти на БыковФМ через
Закрыть
Литература

Что вы думаете о романе Германа Мелвилла «Моби Дик»?

Дмитрий Быков
>250

Видите ли, «Моби Дик» — рискну сказать, это первый великий американский роман. А что такое великий американский роман? Как вы знаете, это совершенно особый жанр. Он обладает тремя очень важными и неизменными чертами.

Во-первых, каждый великий американский роман имеет богатые библейские подтексты, потому что Америка — это строительство нового мира с нуля, строительство его по чертежам Библии, поэтому это всегда попытка объяснить мир и выстроить свой мир. Там капитан Ахав как раз в его борьбе с левиафаном имеет богатейшие библейские традиции. Это всё, понимаете, тоже описание левиафана, которое восходит к Книге Иова. Вечный вопрос: «Можешь ли уловить удою левиафана?» Можешь ли понять божественную логику? «Моби Дик» имеет очень богатые символические традиции. Сам белый кит имеет огромную символическую традицию.

Вторая черта великого американского романа — это его энциклопедичность, огромность охвата материала. Вот Дон Делилло, например… Я сейчас как раз над его последним романом довольно много размышляю, меня привлекло слово «Челябинск» в названии одной из частей. Ну, это роман как бы о постгуманизме, о трансгуманизме, о заморозке человека, о его сохранении… Ну, неважно. Я потом, конечно, об этом поговорю, когда роман дочитаю. Но Дон Делилло, например, в «Белом шуме», скажем, или в «Американе», или Франзен тот же в «Purity» или в других более ранних романах, да и в общем практически все большие американские романисты — это создатели энциклопедий американской жизни.

И третья его черта — тоже, в общем, чрезвычайно важная — американский роман сочетает в себе множество разных стилей, он полистилистичен. В нём есть элементы документа, пародии, всегда очень много сатиры. В этом смысле, конечно, Пинчон — поставщик великих американских романов. И, наверное, самый выдающийся его роман в этом смысле — именно «Gravity's Rainbow» («Радуга земного тяготения»), потому что даже в «На день упокоения моего» («Against the Day») нет такого количества сведений из самых разных областей жизни — от кулинарии до физики. То есть действительно американский роман не просто вмещает в себя множество всего, но он вмещает и множество стилистик, множество разных голосов, а это всегда эксперимент с нарративом и всегда полистилистика.

Поэтому, исходя из этого оценивайте «Моби Дика» как первый роман, в котором, на взгляд читателя, всегда очень много лишнего. Как вот мать моя выражается — «роман-матрёшка», в которую действительно вставлено колоссальное количество сведений о китах, об истории китобойного промысла, о географии морей. Если вдуматься, мне сейчас это интереснее читать, чем в детстве было вылавливать собственно фабулу. Ну и, конечно, гениальные иллюстрации Рокуэлла Кента тоже стали уже составной частью этой классики.

Отправить
Отправить
Отправить
Напишите комментарий
Отправить
Пока нет комментариев
Как вы относитесь к книге Джона Апдайка «Кентавр»?

Смотрите, какая история происходит в американской прозе в начале 60-х годов. После смерти Фолкнера, самоубийства Хемингуэя, ухода Сэлинджера в творческое молчание, кризис большой литературы становится очевиден. Она явственно раздваивается. Она разделяется на успешную, хорошую, качественную, но коммерческую беллетристику и на «новый журнализм», на документальные расследования, потому что писать серьезную прозу становится невозможно. Расслоение затрагивает всех. Да, и как отдельный раздел — фантастика, которая тоже, в свою очередь, делится на интеллектуальную, как у Ле Гуин, и на развлекательную, как много у кого. Хотя опять же, качественный мейнстрим все-таки наличествует. Но…

Что вы думаете о романе, внесенном в топ-100 лучших романов – «Американская пастораль» Филипа Рота?

Я даже один раз ужинал с Филипом Ротом в «Русском самоваре», куда он ходил регулярно. У меня есть его книжка с автографом. «Американская пастораль» – выдающийся роман, смешной, точный. Рот был гениальный социальный сатирик, хотя ограничивать его только одной сатирой нельзя. Мне немножко у него не хватает, может быть, психологии, такой тонкой и почти незаметной иронии, мрачной иронии, которая есть у Капоте. Конечно, он не Капоте. Может быть, мне не хватает у него депрессии Стайрона, его мрачного взгляда на вещи. Но как социальный диагност, писатель класса Воннегута (хотя Воннегут несколько человечнее), Филип Рот очень хороший писатель и писатель полезный. Полезный для знакомства с…

Как часто авторы используют такой приём: вводят героев прошлых или будущих произведений в качестве второстепенных в других книгах?

Думаю, это обычный приём — попытка «прошить» реальность разными персонажами и создать собственный мир. У Фолкнера это вообще сплошь и рядом: вся Йокнапатофа — это огромная сага, одна территория. Я это замечал у довольно многих персонажей. У Пинчона это есть, в частности. Это есть, насколько я помню, не только у Аксёнова, а практически у большинства шестидесятников — такие саги и отсылки к этим героям (у Нагибина, в частности). Почему это делается? Потому что тем самым как бы подчёркивается всеобщая связь мира, что ли, всеобщая плотная его ткань. Ну и потом, интересно же проследить. Кстати говоря, у Акунина очень интересно этот приём проведён, когда старый Фандорин, молодой Фандорин и самый древний…

Что для Николая Гоголя значит вопрос о присутствии зла в душе человека?

Это вопрос, который потянет на хорошую диссертацию. Гоголь же ориентировался на Гофмана прежде всего, вообще на немецких романтиков. Гофман и Шиллер — действительно такие два немца, которые у него выведены в качестве его подмастерьев. Для Гоголя, конечно, романтический вопрос о привлекательности, о соблазнительности зла, о бессмертии зла решается прежде всего эстетически. По Гоголю наиболее склонен к злу художник, потому что художник наделен высочайшей эмпатией и сопереживанием. Когда он интересуется злом, он в некотором смысле прививает его себе, как медик прививает себе оспу, чтобы проследить за симптомами и заразить ей болезни. Вот «Портрет». Художник доступен злу именно потому, что…

Почему герой Кнуров из пьесы Островского «Бесприданница» так страшен в исполнении Алексея Петренко?

Знаете, по-моему, он не страшен. Я всю жизнь мечтал, что если бы я был артистом, то я бы играл Кнурова. Он был мне бесконечно симпатичен. Но Петренко сыграл то, что я себе представлял. Он не только не страшен — он там самый обаятельный герой. Понимаешь, почему Лариса к нему в конце концов уйдет. Он ее разыгрывает в орлянку, так цинично, но ведь и она не ангел.

Сергей Соловьев считает Анну Каренину первой, я — Ларису Огудалову. Интересно мне о ней поговорить. Я не большой фанат Ларисы Огудаловой, но Кнуров — это, мне кажется, самый симпатичный человек в этой драме. Карандышев жалок, Вожеватов суетлив несколько, хотя Проскурин отлично его сыграл. А Кнуров — сильный и дельный человек, который и говорит…